Читаем без скачивания Письмо сыну. Воспоминания. Странники поневоле - Елизавета Федоровна Родзянко

Уже темнело, когда нас втиснули в переполненный вагон. Протискиваем вещи и занимаем целое купе, очевидно для нас оставленное. Дверь в коридор открыта. Местный разносчик газет с кипой их под рукой, шумно разглагольствует, восхваляя «народную власть», а Ильяшенко по-французски сдерживает меня от спора с ним; я же указываю ему, что из вещей особенно надо беречь: шляпник с котелком Миши, в бархатную подкладку которого засунуто тоже много наших денег… Временами я вспоминаю о Мише: «Где-то он?» И тогда при вздохе у меня, как иголками колет концы пальцев на руках… Не знаю, что это было? Никогда больше ничего подобного не испытывала.

Поезд двигается очень медленно. В Екатеринославе уже темно. Вылезти из поезда невозможно. Толпа людей напирает снаружи, и я кричу им: «Пока мы не вылезем, вам все равно нет места. Отойдите». Передние немного отступают, и мы благополучно вылезаем: и няня, и все дети, и даже вещи. Ильяшенко находит двух извозчиков, и мы приезжаем к Костюченко. Он и жена его гостеприимно нас встречают. Миши у них нет. Где-то он? Может быть идет пешком 30 верст? Квартира у Костюченко большая и место есть для всех. Андрей Степанович прощается с нами и уезжает, а мы располагаемся, и начинаем укладывать детей спать. Время идет. Уже 11 часов, а Миши все нет. Вдруг длинный, сильный звонок у входной двери. Анна смотрит на меня и говорит: «Вдруг это папа?!» И действительно – это был он. Радостно обнимаемся… И какое счастье было чувствовать, что мы опять все вместе. Костюченки радуются не меньше нашего, а Миша рассказывает нам, что с ним было.

Когда на рассвете он и управляющий Корнилий Михайлович Козыч подошли к вокзалу, то увидели бегущих оттуда. Они узнали, что вокзал в руках советской власти и остановились. Миша хотел было идти искать нас на вокзале, но Козыч убедил его, что его все равно арестуют, и может статься, что мы туда и не доехали и вернулись обратно. Решают так: Миша пойдет в город, а Козыч останется и будет наблюдать издалека, что делается на вокзале. И Миша идет назад к дому. Он узнает, что мы уехали и не вернулись, и в волнении начинает ходить взад и вперед по улице. Подходит к нему старый еврей Шпановер, который всегда у нас покупал пшеницу, и говорит ему: «И что вы тут делаете? Уходите скорее, вам нельзя здесь быть… Или я пришлю вам телегу? Уезжайте в Екатеринослав. Только не оставайтесь около вашего дома, скорее уходите». Но куда идти? К Алиму Ивановичу Ашикову? Но все знают, что он родственник, и солдаты конечно бросятся туда искать нас. Да и быть у него – это его подвести. И вот Миша все топчется около дома… В это время впопыхах прибегает Корнилий Михайлович. Он издалека видел, как сторож подсаживал нас в вагон и вообразил, что нас арестовали. Он рассказывает это Мише и настойчиво убеждает его не оставаться около дома, где наша квартира. Ты можешь себе представить состояние Миши? Они вместе решают, что самое лучшее Мише идти к полковнику Комарову. Это большой друг Сережи Родзянко и живет он на другом конце Новомосковска, почти за городом. Решают, что Козыч опять вернется к вокзалу и постарается узнать, что с нами. И вот Миша идет через весь город. В одном месте он видит, что навстречу ему идут два солдата без погон. Он поднимает воротник своей шубы, нахлобучивает шапку и старается идти на согнутых коленях, чтобы казаться меньше ростом. К счастью солдаты о чем-то оживленно спорят, и на него не обращают внимания. Он добирается до Комаровых и туда прибегает Козыч. Он узнал, что мы в доме начальника станции. Миша пишет мне записку и молодой ополченец вызывается ее мне доставить… Но как Мише добраться до Екатеринослава? Наркиз Дмитриевич Комаров говорит, что он сам пойдет туда пешком, но Мише с его плоскими стопами не одолеть идти тридцать верст. Тогда два сына Комаровых, мальчики 13 и 14 лет вызываются купить для него билет в еврейское ландо, которое каждый день ездит в Екатеринослав. Все говорят, что Мише опасно показываться на станции, а лучше будет, если он выйдет на улицу, которая ведет к Екатеринославу и по которой пойдет это ландо. Мальчики бегут за билетом, приносят его, и Мише удается на дороге перехватить это ландо и сесть в него. Ему оставлено одно место; все занято богатыми евреями, которые тоже бегут из города… Едут… Благополучно выезжают на шоссе, но тут, конечно, под Мишей ломается рессора. Все вылезают. Евреи галдят, а возница растерянно чешет затылок. Но Миша его успокаивает: «Я знаю, как поправить. Это со мной не в первый раз: бери щепку, положи на рессору, замотай веревкой, и все будет в порядке». Так и сделали и благополучно доехали до Екатеринослава. Но в дороге им все же пришлось пережить страх. Ландо остановил солдат с ружьем: – «будет грабить» – подумали все, и евреи, – как по команде, вынули свои бумажники и спрятали их под подушки сиденья. Но оказывается, этому красноармейцу до пассажиров нет никакого дела, он просто хочет удобно добраться до Екатеринослава. Солдат влезает на козлы, и они едут дальше, и их никто больше не останавливает. Может быть грабители, видя солдата на козлах, решают: «Этих наши уже арестовали и нам здесь делать нечего». Все они благополучно доезжают до города. Екатеринослав еще в руках австрийцев и на мосту стоит немецкий солдат. Миша берет извозчика и приезжает к Костюченко. Когда он подошел к квартире, сердце его замерло: а вдруг его семьи здесь нет? Но передняя была освещена и через стеклянную входную дверь, он увидел наши кульки и чемоданы, и тогда радостно и сильно нажал на звонок.

А что же было в это время у нас на квартире?

Когда толпа «революционных масс» вошла в город, солдаты рассыпались по всем направлениям. Часть их пришла к нам, и они потребовали выдать им Родзянко. Все сказали, что нас нет, что мы уехали. Они, конечно, не поверили и начали бегать по квартире и кричать, размахивая револьверами: «Если его нет, то хотя бы мы до нее доберемся». Увидали мой сундучок, открыли его, вещи выбросили, добрались до драгоценностей и начали забирать их себе. Взяли все, что было золотое, но бриллианты оправленные в серебро, выбросили, вероятно думая, что это стекляшки. Преданная горничная Ванда и няня Анна Андреевна собрали это в свои передники и отнесли к Алиму Ивановичу; а он, милый, замуровал это в стену за своим большим шкафом с платьями и, когда Добровольческая армия взяла Новомосковск, мы все это получили.

Но красноармейцы грабежом не ограничились. Очевидно им было приказано найти Родзянок во что бы то ни стало. Они схватили нашего кучера и допрашивали его: «Куда ты их повез?» – «На вокзал», – отвечал он. «Врешь! Мы пришли сами оттуда. Мы знаем, что их там нет». Напрасно бедный наш возница клялся, что говорит правду. Они его избили. Заставили запрячь бричку и поехали искать нас в женский монастырь, где мы действительно один раз были. Монастырь был за городом и очень далеко от нашей квартиры. По городу тем временем поползли слухи, что Родзянко убит и лежит около вокзала, и нас перестали искать.

Но что переживала в это время бедная Зеленька!? Когда ей сказали, что Родзянко убит, она бедная молилась и мучилась о бедных детях, которых горячо любила. Но к вечеру ее хозяйка сказала ей, что она собственными глазами видела, как в конце улицы, далеко, Родзянко садился в еврейское ландо. Его высокую фигуру видно было издалека, а в Новомосковске его все знали. У Зеленьки сразу отлегло от сердца. В течение нескольких дней она ходила по Новомосковску и разносила учителям плату за уроки детей. С ней оставался наш любимый песик мохнатый фокстерьер Спотик. Она его очень любила, но перед приездом к нам в Екатеринослав, она отдала его какому-то мужику. Не решилась взять его с собой. Бедный Спотик, нам